Найяр имел, конечно, предположения столь неожиданной свадьбы, казначей с некоторых пор стал вхож в дом ненаследного герцога Грэима. Должно быть, имели место шашни юной герцогини и главного казначея. Его сиятельство как-то намекнул старому трусу, тот даже взвился от подобного предположения, чем только укрепил предположения господина. Однако свадьба состоялась месяц назад, и теперь молодые, вроде бы, счастливо жили в городском доме тарга Военора.
Найяр протяжно вздохнул и опять прикрыл глаза. Он чувствовал себя в ловушке. Дикая усталость нарастала. Ночные визиты призраков прекратились еще несколько недель назад, словно потусторонние силы решили дать его больному сознанию передышку. Пропала дражайшая, перестав пугать своим смрадным телом. Исчез отец, и герцог неожиданно почувствовал себя одиноко, он просто не знал, что ему делать дальше. Только Тиган иногда снился. Он неизменно сидел на герцогском троне, перекидывая с руки на руку голову, и повторял одно и то же:
— Потерял, потерял, потерял.
Мертвая голова шевелила серыми губами, а потом начала мерзко хихикать. И наконец, когда Найяр приходил в ярость и исступленно орал:
— Ты лжешь, ты все лжешь, предатель! — Ру Тиган начинал издевательски хохотать.
Затем вставал с трона, медленно спускался по ступеням и исчезал, так и не дойдя до герцога. Найяр просыпался в холодном поту, сердце отбивало сумасшедший ритм, и его сиятельство все чаще требовал у Лаггера сонное снадобье. Только так он не кричал по ночам. Заговоры, ведьмы, доносы, допросы, тяжелые ночи — все это доводило герцога до смертельной усталости. Хотелось увидеть рядом потерянное сокровище, лечь, уткнувшись лбом в ее плечо, прижать к себе и забыть обо всем.
Он скучал по ней. Время шло, а тоска не проходила, наоборот, затягивала в черный омут. Найяр скучал по тому времени, когда Сафи заходила в его кабинет, целовала и говорила, куда уходит. И он занимался своими делами и ждал, поглядывая в окно, или прислушиваясь, когда за дверью раздаться перестук ее каблучков, откроется дверь, и его сокровище впорхнет в кабинет, сияя серыми глазками после посещения приюта, чтобы сказать, коротко целуя:
— Я вернулась, Най.
— Вернись, любимая, — простонал герцог, уходя с головой под воду, чтобы вынырнуть с судорожным вдохом, когда не останется сил больше терпеть пытку без воздуха.
Найяр пытался забыть. Никто не знал, но он пытался, мечтая, чтобы жгущие душу воспоминания исчезли, и он бы смог жить дальше. Вместо Сафи теперь заходила в его кабинет Лирена, целовала его, но его сиятельство только кривился от отвращения. Все это было жалкой подделкой. Лирена не могла заменить Сафи, не могла стать сокровищем. Она не интересовалась ничем, кроме нарядов, балов, охот, развлечений и постели герцога. То, что девчонка влюбилась, он знал, тем неприятней становилась их близость. Только из желания не ночевать одному он продолжал терпеть ее рядом. Но как только наступало утро, Найяр спешил избавиться от опостылевшей любовницы.
Дуреха все еще пыталась достучаться до него. Спрашивала со слезами на глазах:
— Почему ты охладел ко мне, Най? Ведь я люблю тебя больше жизни!
— Мне не нужна твоя любовь, — устало говорил он.
— Ты все еще зовешь ее по ночам, — жаловалась Лирена. — Неужели она любила тебя сильней меня?
Услышав эти слова, Найяр расхохотался. Он смеялся долго, издевательски.
— Любила? Сафи? Меня?! Она меня терпела, но никогда не любила, — мужчина резко замолчала, ожесточенно ударил кулаком по подлокотнику своего кресла и глухо закончил. — Это я ее любил, всегда. Она лишь нашла то, чем смогла успокоить себя рядом со мной. Но, к бесам, мне и этого хватало! — воскликнул он и встал.
— А я люблю…
— Убирайся! — заорал на любовницу его сиятельство, подхватил под локоть и выкинул за дверь.
А она все равно шла обратно, стоило лишь поманить. Сафи бы не пришла, или вымотала душу своими издевками, а Лирена шла, покорная и счастливая, что он еще помнит о ней.
— Что во мне нет, что есть в ней? — спрашивала в другой раз Лирена.
— В тебе нет ничего, что было в ней, — ответил Найяр и отвернулся, показывая, что разговор окончен.
— Научи, я буду, как она, — жарко произнесла его фаворитка.
Герцог обернулся, смерил ее насмешливым взглядом.
— Как ты относишься к нищим? — спросил он.
Лицо Лирены брезгливо скривилось:
— Они отвратительные.
— Простолюдины должны учиться грамоте? — Найяр сел, продолжая наблюдать за девушкой.
— Они должны работать, зачем им грамота? Умных книг не напишут, а чужие не поймут. Это же стадо, — уверенно ответила благородная тарганна.
— А лекари?
— Най, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? — воскликнула она, сдерживая блеснувшие в глазах слезы.
— Если я дам тебе десять тысяч гольдеров, что ты сделаешь с ними? — продолжил свой допрос герцог.
— Я устрою пышный праздник, чтобы ты мог развлечься, — светло улыбнулась девушка. — Приглашу лучших музыкантов, закажу самые дорогие вина, куплю самый соблазнительный наряд…
— Достаточно, — Найяр снова лег и отвернулся. — Ты никогда не сможешь стать ею. Спи.
Похожие разговоры начинались время от времени и быстро заканчивались. Герцога они сначала раздражали, потом злили, теперь бесили. Смысла в них не было, а рану постоянно бередили. Сейчас он жалел о многом и в первую очередь о том, что вырвал из ее утробы ребенка, который примирил Сафи с сожительством со своим господином настолько, что она начала смотреть на него с нежностью. Если бы он тогда знал, что это станет началом конца…